Отдых в Париже — дело нервное. Только пойдешь на Эйфелеву башню, как выясняется, что после тебя туда полез псих с ножом. Разговоришься с полицейскими из спецподразделения, патрулирующего улицы с автоматами в руках, а уже на следующее утро их коллег переедет автомобиль вероятного террориста. И все же страх не сковывает тебя, как не сковывает он парижан, заметно больше, чем, например, москвичей, привыкших к повседневности террористической угрозы.
Отдых в Париже — дело нервное. Только пойдешь на Эйфелеву башню, как выясняется, что после тебя туда полез псих с ножом. Разговоришься с полицейскими из спецподразделения, патрулирующего улицы с автоматами в руках, а уже на следующее утро их коллег переедет автомобиль вероятного террориста. И все же страх не сковывает тебя, как не сковывает он парижан, заметно больше, чем, например, москвичей, привыкших к повседневности террористической угрозы.
«Там одни «черные»! — начинают свой рассказ о Париже многие российские туристы. За всю прогулку по Елисейским полям они якобы «не видели ни одного француза». Никаких лягушачьих лапок, сплошной кебаб — голосят они так, будто всю жизнь питались только улитками и устрицами. Их пугает парижское метро, где «цветных» заметно больше чем белых. При этом москвичи, занявшиеся исследованием «черной Франции», легко забывают, что в родном городе они давно и принципиально отказываются спускаться в подземку. От французской же столицы они требуют, чтобы она была похожа как минимум на Версаль.
И вот наши «белые рыцари» встают на защиту европейской цивилизации и конкретно Франции от арабов и африканцев. Можно сказать, что у россиян стало модно рассуждать о том, что французы, бельгийцы и другие европейские нации должны как можно скорее избавиться от арабов и африканцев, иначе погибнут: будут либо ассимилированы, либо перерезаны террористами. И мало кто понимает, насколько такие рассуждения на руку настоящим террористам.
Между тем реальность далека от тех страшилок, которые пересказывают друг другу туристы. В Париже (как и Брюсселе и других классических мегаполисах) есть самые разные районы, как сонно-спокойные, так и такие, куда туристу ночью заходить не вполне безопасно. Однако тот, кто не понимает речь окружающих, постоянно обманывается. Собственно, число недавно приехавших в страну мигрантов в том же Париже гораздо ниже, чем, например, в Москве. Значительная часть встреченных на улицах французских городов арабов и африканцев появились на свет во Франции, так что являются ее гражданами по рождению. Если бы большинство туристов понимали местный язык, они бы быстро убедились, что являются для французской культуры большими чужаками, чем встреченные ими «африканцы» или «арабы».
Сами же французы, в отличие от туристов, в массе своей это понимают. Это состоявшаяся гражданская нация, в которой социальный фактор гораздо важнее национального. Франция — это вообще одна из немногих европейских стран, которая осознает и признает свои реальные проблемы, и решает их, как умеет, не впадая истерику.
Неизбежное изменение национального состава населения — одна из этих проблем. Другая — терроризм, который связан не столько с исламом, сколько с появлением большого количества социально неустроенной молодежи — она легко втягивается в любую экстремистскую деятельность. Вели бы сейчас пропагандистскую деятельность условные «красные бригады» или «троцкисты-революционеры», возможно террористы заявляли бы о своей связи с ними, а не с запрещенной в РФ преступной организацией «Исламское государство». И во Франции многие это понимают.
Существует сложившийся в последние два года миф о том, что европейцы напуганы терактами. Они, в отличие от россиян, стоящих на переднем плане борьбы с международным терроризмом, якобы забыли о том, что такое нападения с оружием на мирных граждан, заложенные в общественном транспорте взрывные устройства и так далее. Возможно, это отчасти касается Германии, где со времени разгрома тех же «красных бригад» серьезных терактов не было много лет. Но речь точно не о Франции. Простая прогулка по Парижу позволит внимательному путешественнику найти как минимум пару мемориальных досок, посвященных жертвам одной из многочисленных террористических атак, которым подвергались французы в прошлые годы.
Например, на станции Port-Royal висит памятная доска, посвященная четырем погибшим и 91 раненому в результате теракта в декабре 1996 года. Почти всегда здесь живые цветы. Как и во многих других местах, где, начиная едва ли не с середины ХХ века, в Париже происходили нападения террористов «современного типа».
Поэтому для парижан теракт — это не столько повод для страха, сколько причина задуматься о недостаточной эффективности работы спецслужб и, наконец, как это ни высокопарно звучит, вспомнить о демократических идеалах Пятой республики.
Впрочем, туристам позволительно быть ненаблюдательными. В конце концов, большинство из них толпами кочуют от одной достопримечательности к другой, чтобы потом можно было показать друзьям селфи на фоне Эйфелевой башни или Лувра. И все же гостей должен был бы смутить тот факт, что даже среди полицейских, которые их охраняют, темнокожих тоже хватает. Однако это не наводит приезжих из постсоциалистических стран на мысли о неадекватности откровенно расистской реакции, свойственной как раз многим гостям из Восточной Европы.
События в американском Шарлотсвилле продемонстрировали, что расовые и межнациональные проблемы по-прежнему актуальны даже там, где, казалось бы, давно восторжествовала безграничная политкорректность. Актуальны они, очевидно, и для Европы, где есть сравнительно толерантный запад континента, оппонентом которому, как показал недавний миграционный кризис, выступает постсоциалистический восток, в том числе и многие практически моноэтнические страны ЕС, как Польша или Чехия.
У европейского запада и правда есть проблемы с мультикультурализмом, традиционными христианскими ценностями и противостоянием с терроризмом, который в нынешнюю эпоху плотно ассоциируется с исламом. На востоке континента таких проблем нет вовсе. Но если запад, осознавая их, пытается рационально их решать по мере своих сил, то восток (и Россия в том числе) предпочитает впадать в истерику, называя себя последним бастионом традиционных европейских ценностей.
Можно сказать, что ужас русских перед африканцами или чехов перед мусульманами — это ужас нерожденного, который еще не знает точно, что его ждет, но заранее боится проблем, которые, возможно, перед ним никогда не встанут. Западная же Европа, вопреки нашим о ней переживаниям, со своими проблемами, хоть и с трудом, но справляется. И как раз потому, что не верит в разнообразные мифы, которые рождаются на основе самых простых инстинктов, таких как страх перед человеком с другим цветом кожи.
Иван Преображенский